Сегодня днём в Москве прошла траурная церемония посвящённая памяти жертв теракта на Дубровке. Собрались родственники жертв, зачитывали имена погибших, запускали в небо белые шарики в память о них. После теракта остались сиротами 70 детей, многие из выживших, благодаря применённому газу, стали калеками. На церемонии была представлена книга о жизни и смерти жертв «Норд-Оста».

Я хорошо помню ночь штурма.

Все пошли спать, ожидая новостей утром, когда должны были наконец начаться переговоры. Я не пошла и осталась сидеть у телевизора. В 5 утра по Москве Sky News, продолжая вести прямой репортаж, сообщил о том, что прессу оттеснили в сторону. Еще через полчаса они сказали, что в здании ДК началась стрельба. Я бегала по дому, будя родственников и крича: «Штурм!»

Терроризм — вооружённое насилие со стороны иррегулярных формирований против государственных структур и населения страны с целью достижения каких-либо политических целей. Строгого определения терроризма не существует ни на формально-юридическом, ни на интуитивно-повседневном уровне. После окончания холодной войны «борьба с терроризмом» превратилась в своего рода всемирный мейнстрим (или всемирный фетиш), позволяющий правительствам различных стран решать свои политические задачи. При этом именно на «борьбу с терроризмом», то есть с иррегулярными формированиями, переориентируются ВС многих стран мира, в первую очередь западных.Терроризм

Позже мы узнаем, что тогда, когда прессу оттесняли подальше от ДК промокшие под осенним дождем солдатики, в зал уже пустили газ. И ждали еще полчаса. Только после этого в театральный центр вошли спецназовцы и устроили перестрелку с террористами, на которых газ не подействовал, потому что их вообще не было в зрительном зале. В штабе об этом, конечно, знали. Газ потравил только женщин-шахидок и заложников. Живыми из террористов не взяли никого, такой был приказ. Даже потравленных спящих или уже мертвых добили пулей в затылок. Кстати, по свидетельству тех, кто там был, нажать на детонатор у шахидок было время — газ действовал не мгновенно, а в течение нескольких минут, — они почему-то этого не сделали.

Этот теракт для меня состоит из двух «почему» и одного «зачем».

Почему террористы (которых было 54, а не 42, как указано официально), вооруженные до зубов, смогли без проблем оказаться в центре Москвы?

Почему не велись переговоры?

И главное, зачем использовали смертельный секретный газ, по сути химическое оружие, в зале, где находилось 912 заложников, включая детей? Оправдание, что сделано это было для того, чтобы вовремя нейтрализовать черных вдов с бомбами, — неправда (см. выше).

И еще, где террористы, которых недосчитались?

Для тех, кто был там, выжил сам и не потерял никого из близких, вспоминать те дни тяжело, они не хотят этого делать. Тем, кто после «Норд-Оста» похоронил любимого человека, а порой и не одного (мюзикл — это часто семейный выход), вопросы, оставшиеся без ответа, приносят все больше мучений: вдруг не успею узнать правду, не доживу до правды? Я это почувствовала с новой силой, когда редактировала английский вариант «Книги Памяти погибших в “Норд-Осте”», где семьи всех 130 погибших рассказывают о своей потере. Это страница за страницей неутихающей боли.

Выход в Дании этой книги, «Не называй меня жертвой!», совпал с убийством Усамы бен Ладена, в результате которого с новой силой заговорили о том, что вся эта якобы героическая ликвидация главного идеолога современного терроризма оказалась возможной благодаря тому, что американское правительство разрешило применять пытки на допросах заключённых, подозреваемых в терроризме. Я же пытаюсь донести до читателя мысль о том, что терроризм — это часто ответ на террор государства. Нет ни одного случая, когда терроризм возникал бы на голом месте. Обычно ему предшествуют глубокие, очень большие, кровавые проблемы в обществе. Обычно это крайняя реакция на ужасающую несправедливость, сотворённую государством в отношении отдельной группы населения, когда у человека не остаётся даже надежды на то, что он может достичь справедливости легальным путёмДина Яфаcова: «История об аде, который есть дело рук человеческих»

Власть сделала все, чтобы об этой трагедии забыли, и молодые люди уже почти ничего о ней не помнят. Нередко от родственников я слышу: «Кому мы нужны?» И дело, конечно, не в оскорбительных 3000 долларов, выплаченных государством за погибшего, а в постоянных унижениях на протяжении многих лет. Начиная с хамства судьи во время процесса по «Норд-Осту», который, естественно, постановил, что все решения, принятые властями, были абсолютно правильными (об этом процессе много писала Анна Политковская), и кончая выплатой в 500 рублей осиротевшим после трагедии детям.

На одной видеозаписи, сделанной через несколько часов после штурма (ныне приложенной к делу в Страсбурге), которую я сумела достать, главврач одной из больниц, куда привезли отравленных заложников, на вопрос МЧС о диагнозе пострадавших говорит, что налицо острая форма отравления высокотоксичным веществом. В свидетельствах о смерти заложников впоследствии стояли или прочерк, или слово «теракт», и, конечно, никакого «отравления токсичным веществом».

По прошествии девяти лет я, как и родственники, надеюсь на справедливое решение по делу «Норд-Оста» Страсбургского суда, материалы которого российская власть попросила засекретить.

Источник: sloff.net