«На небе — Бог,
На земле — Россия»…
Б. Тадич, 3-й Президент Сербии

Нет, это не «Две сестры» Арагви и Кура, а, скорее, старший брат и одна из его сестер: Сава впадает в Дунай. Как правило, в исторической плоскости, города возникали на пересечении водных путей. На пересечении рек Сава и Думай стоит многострадальный Белград. Собственно, город вырос, и сейчас существуют такие понятия, как «стары град» и «новы град». Но по нашим, российским меркам — Белград и есть Белград. 20 октября 2019 года исполнится ровно 75 лет с того дня, как части 3-го Украинского фронта Красной армии совместно с формированиями Национальной Освободительной Армии Югославии освободили этот город от немецко-фашисткой оккупации. Двадцать воинских частей Красной армии стали носить почетное имя Белградских.

По этой земле часто ходила война, воспитав ни одно поколение воинов, коими сербы несомненно являются. Может, именно поэтому, сербы не встречали входящие колонны оккупантов на обочинах улиц, а сопротивлялись. Силы были не равны. И сербы ушли в горы, делая самодельные звездочки и цепляя их на пилотки. Характер поведения немцев на этой оккупированной ими территории был показательно мстительный. Это часть Европы, которую Гитлер, как и многие другие страны оккупировал, но, в отличие от других — не покорил.

Об этой войне, как и многих других войнах напоминают останки военной техники, выставленные на показ в крепости Калемегдан. Но есть там и более новые образцы.

Хотя американцы так и не решились на наземную операцию, но активно снабжали оружием и техникой албанских боевиков. Так среди прочих руин образцов военной техники итальянского, румынского, немецкого производства, затесался и военный американский Хаммер. И, надо сказать, в хорошем состоянии — только бронестекла в паутине после прямых одиночных попаданий.

В центре Белграда есть улица Князя Михаила. Чем-то эта улочка схожа с тбилисским Шарденом. Разница разве лишь в том, что сербы — не гуляки, после 22–00 она пустеет. Пустеет совсем. Несмотря на то, что сербская кухня весьма своеобразна и колоритна — не так просто найти в Белграде чисто сербский ресторан. Даже в студенческом Нови Саде это сделать гораздо проще. Но один все-таки точно есть в самом сердце Белграда, на улице Князя Михаила — «Каларац». Не удивительно, что именно здесь за обедом встретились мы: ваш покорный слуга и… офицер бундесвера. Он сидел за соседним столом в форме и потом сразу привлек мое внимание: весьма необычно встретить военного НАТО в этих краях. Он сидел один, и я сидел один, попивая медовачу (куда ж без нее). И несмотря на то, что это был обед фактически, по сути — уже ужин: в Белграде темнеет быстро и внезапно. Наши оба столика обслуживал официант по имени Любоша (ударение на первом слоге), прекрасно говорящий по-русски. Я попросил Любошу поставить на стол немца сто грамм медовачи с приветом от меня. Любоша заговорчески мне подмигнул и исполнил мой заказ. Немец опешил и сказал по-английски, что он это не заказывал, на что Любоша показал на меня и поведал ему, что это подарок от гостя из России. «Какав гост, я сам кошмия» — сказал я по-сербски. Вероятно, немец меня понял и, наливая себе в стопку медовачу, сказал на английском, что мол, я никак соседом быть не могу, так как Россия — совсем не рядом. Так и завязалась беседа. Мы подняли стопки с медовачей, и я произнес всем русским и немцам известный тост на немецком: «Цум воле» (За здоровье). Немец улыбнулся и тоже повторил: «Цум воле»!

— Игорь, — я протянул ему руку,

— Вольфганг, — ответил немец, — ты говоришь по-немецки? — спросил он меня на языке Гете,

— Совсем чуть-чуть, если не сложно давай другие варианты, — ответил я

— Английский?

— Пойдет!

И мы продолжили общение на языке Шекспира. К чести немцев, следует сказать, что почти все они хорошо говорят на английском, если только вас не занесло в какой-нибудь Шверин, и то — добровольный переводчик всегда отыщется. Чего нельзя сказать, например, про французов или испанцев, которые, кроме как своем родном языке, больше не на каком говорить не хотят.

— Необычно встретить тут немца, — начал я беседу.

— Я — не немец! Я — баварец!

Наличие национального шовинизма внутри немецкой нации для меня было новостью. Хотя что удивляться: Бавария — можно сказать родина нацизма, откуда начал свою карьеру депутат от батальона Совета солдатских депутатов Баварской Советской Республики (была и такая) — Адольф Гитлер. Быстро прокрутив этот факт в голове, я не стал уточнять основ баварского шовинизма.

— А что тут делает бундесвер? — поинтересовался я,

— KFOR. Надо было срочно по делам в Германию — в Приштину ничего не летает, а ради одного меня самолет не погонят.

— Да, наши военные из Приштины ушли…

— Ушли, и это — странно! Это не мое дело, но это странно. Вы сделали невозможное, и — вдруг… Мы были сильно удивлены, у вас там есть авторитет, даже среди албанцев.

— Ну нам сказали, что военные там не нужны и их заменили на полицейских.

— Ерунда полицейские и военные там и немецкие есть: Сивпол (международная полиция Косово) и KFOR — разные вещи. Сивпол — это полиция, оперативная работа и прочее, а KFOR — это военное присутствие. Со стороны, ваш уход выглядел некрасиво.

Я и сам много раз задавался этим вопросом. Почему? Действительно, выглядит так, как будто мы дали надежду и тут же ее забрали без объяснения причин. Снимаем фильмы, ставим в пример достойный и дерзкий бросок наших десантников. Готовность одного БТР вступить в бой с английским батальоном говорит о том, что есть герои в нашем отечестве. И отечество у нас — есть. Но почему мы так легко, на основании распоряжения сверху, отдали то, что завоевано мужеством и решимостью наших солдат и офицеров.

— Понимаешь, — продолжал Вольфганг — ваших десантников было видно, а полицейских — нет. Они там есть, конечно, но это не демонстрация силы.

— Наверное, на тот момент, мы просто не могли себе это позволить — своих проблем было слишком много.

В самом деле, вопрос содержания наших войск в Косово в тот исторический момент, уверен, был вопросом экономическим. Кроме того, боеспособные войска нужны были на Северном Кавказе, хотя активная фаза чеченской войны к тому времени была закончена. Вольфганг улыбнулся:

— Ваши военные, когда им надо было уезжать, уезжать не хотели — туда можно было присылать людей в качестве поощрения. Русские не имели своего сектора и были везде, поэтому мы пересекались. Знаешь, какие потери у немцев в Косово? Около тридцати человек! Больше потеряли только словаки. Ваши — никого.

— Нет, по-моему, потери незначительные были, четыре или пять человек, — я что-то припоминал, причем, не из российской, а из сербской прессы. — Но, — продолжил я, — вот именно вы и словаки сюда, в эти земли, имеете привычку не в гости приходить.

— А вы?

— А мы здесь — дома! Вот у тебя есть брат?

— Сестра, — улыбнулся Вольфганг,

— Понимаешь, это, как шел по улице, проходишь мимо дома, где твоя сестра живет… Делать нечего, время есть… Почему не зайти? И зашел! Это ж твоя сестра, разрешения спрашивать не надо. Или, наоборот, сидишь дома, пиво Баварию пьешь, безалкогольное. Звонок в дверь, сестра пришла. Ты ж ее не прогонишь — это сестра! Так и мы с сербами — ходим в гости друг к другу и не любим, когда кого-то из нас обижают.

— Почему безалкогольное? — строго спросил Вольфганг,

— Алкогольное рекламировать нельзя — это шутка у нас такая!

Мы посмеялись. Вольфгангу позвонили на мобильник. Скудных знаний моего немецкого хватило, чтобы понять — за Вольфгангом пришла машина из Приштины. Наш ужин заканчивался. На дворе стоял 2015 год, но в Косово все еще неспокойно, да и из Метохии нет-нет, да проскальзывает информации об усмирении беспорядков. Я пожелал Вольфгангу удачи.

— Она мне понадобится, — сказал он и протянул руку, — мы стоим на юге, на самой границе с Албанией. Причина наших потерь — албанцы, не сербы. Так что то, что мы сюда не в гости ходим — не причем.

— Знаешь, что, почитай о том, как пал Рим, и что было в Риме перед его падением — поймешь, что сербы и албанцы — все, не причем.

— Рим?

— Да, Рим!

Мы разошлись. Я шел по улице Князя Михаила к моему любимому отелю — «Белград Арт», я всегда останавливаюсь здесь. Лавочники, подобно нашим арбатским, торгующие сувенирной продукцией, сворачивались. В последнее время одним из популярных сувениров стала майка черного цвета с надписью на русском языке: «Косово — это Сербия, Крым — это Россия».

Глядя на этот сувенир, я вдруг подумал, что как все же интересны исторические невидимые туннели. Мы ушли из Косово. Чтобы там не говорили, но мы оттуда ушли. Да, возможно, экономически, мы это не тянули. Да, наверное, в этом было неудобно признаваться, как мировому сообществу, так и собственному народу, а особенно — сербскому. Но сербы, кто самим своим существованием доказали преданность братству с русским народом, достойны того, чтобы знать правду. Тем более, сербы далеко не глупые. Они пережили то же, что и мы: развал союзного многонационального государства. Многие из них, так же, как и мы, уснув в Великой державе, проснулись в униженной стране, относящейся к развивающимся. И сербы очень хорошо, как, наверное, никто больше на этой планете знают, что Россия и русские — это не одно и то же. Ранее я не был в Сербии, но мне почему-то было невыносимо больно, когда бомбили Белград. Мне не было так больно, когда шли бои за Мариуполь между войсками ДНР и ВСУ, хотя в Мариуполе я был. Не знаю почему… Это необъяснимо. И, я почти уверен, что я точно не поеду воевать на Украину, но, в следующий раз, если наши правители решат бросить сербов — я сорвусь туда. Потому что я не хочу, чтобы мне и моим детям было стыдно смотреть им в глаза. Потому что мой дед воевал на 3-й Украинском фронте, и это не значит, что там воевали одни украинцы. И крымчане, которые шутят, что они такой суровый народ, что ушли в Россию со своим полуостровом и считающие всех россиян обязанными им за это (такое настроение есть в Крыму — его не скроешь), должны быть обязаны сербам… Да сербам, потому что именно потому, что сегодня Косово — это не Сербия, именно поэтому Крым — это Россия! Именно фактом косовского референдума мы тыкали в нос всей Европе и США, обосновывая легитимность присоединения Крыма. Да и референдум крымский был похож на косовский: как не спросили всех сербов, так не спросили и всех россиян. Я уверен, что, если бы провели всероссийский референдум о присоединении Крыма — результат был бы тот же. Во всяком случае, я бы голосовал — ЗА! И не потому, что мне было жалко крымчан, а потому, что Крым полит несколькими слоями российской крови, потому что с Крымом нераздельно связаны такие имена, как Потемкин, Ушаков, Нахимов и даже Лев Толстой («Севастопольские рассказы»). Косовские албанцы могут похвастаться такими именами? А вот косовские сербы должны быть героями Российского Крыма, они, погибавшие только из-за своей национальной принадлежности, бежавшие и оставшиеся без крова и не признанные ООН беженцами. Скажите им Великое спасибо, что Крым — наш! И только попробуйте оставить их или забыть. История обязательно вам про это напомнит. Или вашим детям…

Рим, перед своим падением достиг рассвета демократии во всех сферах жизни, в том числе и в межполовых отношениях: свободная любовь, однополые браки. Во всех концов огромной Империи (Средиземное море было внутренним морем Великой Римской Империи), в Рим, как сегодня в Лондон, съезжались дети богатых родителей, чтобы получить образование. Римское гражданство, как сегодня европейское, очень высоко ценилось. В конце концов, Рим разграбили варвары.

Ничего не напоминает?

Радостев Игорь

Публицист, персональный автор спецпроекта «ЭКСПЕРТ» издательского дома «Момент Истины».